Насколько ребенку труднее живется, чем взрослому!
Его постоянно оценивают. Он получает отметки за каждый шаг не только в школе, но и дома. Что бы он ни сделал — хорошо, хороший мальчик. Или — плохо, плохой мальчик. Мы все время гадаем: хороший, плохой, способный, неспособный? Примерьте такую жизнь на себя — да выдержим ли мы? Потому мы все и тянемся к родным, любящим, близким людям: они не оценивают, они принимают нас такими, какие мы есть.
Нельзя, чтобы жизнь ребенка превращалась в вечный экзамен, а мы, родители, были вечными экзаменаторами. Ребенка надо принимать таким, какой он есть, обуздывая свою педагогическую страсть, свое постоянное желание переделывать его во что-то другое.
ВОЛНЫ ВОСПИТАНИЯ — ЭТО ЛЮБОВНЫЕ ВОЛНЫ, они идут не по умственному каналу «понимаю — не понимаю», а по душевному каналу «принимаю — не принимаю». Понимают — умом, принимают — душой. Чувствуешь, что к тебе хорошо относятся, и любое замечание стерпишь. Не любят тебя — и слушать не хочу, всегда готов к отпору. Даже справедливое не доходит до разума, не может преодолеть фильтр защиты. Поэтому речи одного человека доходят до нас, другого — нет.
Перед ребенком, как перед каждым человеком, огромнейшее количество информации. Если бы он всю ее воспринимал, он захлебнулся бы в ней. Но в его душе воздвигается невидимая и прочная плотина, загораживающая путь рекам сообщений и требований. В каком месте откроется шлюз, какая информация будет впущена в сознание?
Это полностью зависит от того, как относится ребенок к нам. Если мы, родители, источник напряжения, неудобств, неудовольствия, опасности, ребенок загораживается от нас и ни одно наше слово не доходит. Мы — как радиостанция, которую никто не ловит, хотя она тратит огромную энергию. Силой разрушить плотину против информации невозможно, она лишь укрепится, эта плотина.
Я принимаю сына или дочь такими, какие они есть, и тем удовлетворяю их первую потребность — потребность в безопасности и признании, потребность в правде. Если я оттолкну сына от себя, если буду досаждать ему своими замечаниями и укоризнами, то дом станет небезопасным для него. Вон из дому, туда, где принимают без всяких условий! И я потеряю влияние на ребенка. Он уйдет душой из дома, и все недостатки его лишь усилятся, а я останусь при своей благородной фразе — «я его воспитывал, я его учил хорошему». При благородной фразе и неблагодарности ребенка останусь я.
Нет, я принимаю его, и он бежит В дом, а не ИЗ дому. Пока он дома, еще есть надежда. Я принимаю ребенка таким, какой он есть, и чем ужаснее его недостатки, тем больше нуждается он в том, чтобы его недостатки и любили. Ничто другое его не излечит. Принимая его, я снимаю озлобление, из-за которого и происходят пороки. Если же я не принимаю его, если его пороки и проступки вызывают одно лишь негодование, то ребенок никогда не услышит меня. И он пропал, и я вместе с ним пропал.
Предположим, что он очень плохой человек, мой сын. Но я принимаю его плохим, и он рано или поздно становится все лучше и лучше. Человек набирается ума лишь от тех людей, которые его принимают.
Если действовать категориями «понимаю», «не понимаю» — то где же место добру, любви? Мальчик — отличник, мальчик — общественник, мальчик — чистюля; это мне понятно, и всем понятно, и не надо обладать выдающимися душевными качествами, чтобы любить его — отличника и общественника. Но вот другой мальчик — двоечник, лентяй, грязнуля; не понимаю, отказываюсь понимать! Но тут-то и начинается добро, любовь, великодушие, тут и проявляется культура воспитания.
Добро начинается с этого порога — с принятия непонятного и неприятного в человеке. При-ять непри-ятное — вот добро. Вот в чем труд души, все остальное никакого труда не составляет.
Добрый ко мне тот, кто любит меня, кто меня принимает таким, какой я есть, кому я нравлюсь. Любишь женщину — и все готов ей простить. А не любишь — все раздражает, всегда она виновата, никак ей, бедной, не оправдаться.