Не стриптизершей. Не какой-то там развратной девицей в кокошнике, что сосется с Дедом Морозом, потому что он отрубился спьяну, и это единственный способ вдохнуть в него жизнь. Не классической страдалицей между Мизгирем и Лелем. И даже не взрослой тетей, что надела ажурное нижнее белье, белые сапожки, песцовый полушубок и накрасила губы розовым перламутром. Нет.
Я была настоящей Снегуркой из старшей группы детского сада.
Еще я была Красной Шапочкой. Тогда мне надели на голову алую штуковину, к которой были пришиты тяжеленные рыжие косы. Денис, что был волком, настиг меня, я покорно села на стул, задрапированный под пень, как того требовал сценарий, а волк в шлеме с ушами и с хвостом на шортах успокаивал родителей словами : «Бабушки, не бойтесь! Мамы, успокойтесь! Я не злой, не злой совсем — вашу дочку я не съем!».
При этом он, на нервяках, вцепился мне в плечи и ритмично тряс меня, видимо в доказательство, что он добряк и душка, а я живая. От этих фрикций моя шапка с косами поползла вбок и все норовила упасть на пол. Я придерживала ее левой рукой, а правой махала маме, потому что они с бабушкой, конечно, начали пускать слезы из-под высоких ондатровых шапок.
Снегурочка стала пиком моей актерской карьеры и суровым испытанием, после которого я сразу стала молодым седым мужчиной, который прошел Вьетнам. Внутренне, разумеется.
В музыкальном зале всегда особенно пахло: громкой музыкой, бархатными занавесками и мишурой. Еще духами музыкального руководителя в люрексовом платье. Она вместе с заведующей распределяла роли к новогоднему торжеству.
Захватывающее зрелище. Особенная магия высшего порядка:
это — белка, это — снеговик, это — гриб, это — сосулька, это — хлопушка, это — трактор.
И дети, как по мановению волшебной палочки, превращаются в зверей и предметы.
Я страшно расстроилась, что мне не досталось быть лошадью. Карусельная лошадка должна была игриво скакать по кругу с какими-то бубенцами на ножках, погремушками в руках, с алым султаном на голове и белоснежным хвостом на попе. И музыка там была такая чудесная: цок, цок, цок.
В общем, лошадь слили Юльке, и я стояла, дрожала и радужно переливалась глазами, что уже полны, но еще не брызнули.
— В этом году Снегурочка будет наша. Ваша. Из нашей, вернее, вашей, старшей группы, — торжественно объявила заведующая. — Снегурочка у нааас… Наташа! Она будет ходить с Дедом Морозом на все праздники и участвовать во всех концертах.
Я была белобрысой, с мягкой улыбкой и древнеславянской задорной тоской в светлых глазах, поэтому особенно не удивилась, подумав только, что надо будет учить много слов, и что лучше бы все-таки лошадь. Оказалось, что надо было петь песню. Сольное выступление без хора. Мне должно было ходить среди картонных грибов и марлевых зайцев и петь «меня все звери знают, Снегурочкой зовут, со мной они играют и песенки поют. И мишки-шалунишки, и заиньки-трусишки — мои друузьяаа, люблю их очень я».
Все это я легко выучила, костюм мой был прекрасен и колюч, на репетиции Деда Мороза почему-то изображала рослая и широкоплечая воспитательница. Вероятно, настоящий не мог репетировать, некогда было. Не помню, верила я в него или нет. Я вообще не любила ковыряться в таких вещах — есть, нет, настоящий, ненастоящий. Дед Мороз пришел, ну и ура!
Начинались наши гастроли по утренникам и вечерним концертам. Сначала мы должны были прийти к малявкам в ясли.
Меня переодели, мама, волнуясь, подшила блестки и мишуру прямо на мне, что-то надели на голову и сказали — вот и все, иди к Дедушке Морозу, бери его за ручку и идите.
Я повернулась.
И поняла, что сейчас надую в штаны, а возможно и навалю. Я спрятала руку за спину и начала пятиться. Грозное, свалявшееся бородой, чудовище шло ко мне, распахнув объятья. С ним за ручку можно было идти только в чистилище.
— Наташа, не бойся, это я — Татьяна Васильевна, — произнес этот посланник ада.
Я ему не поверила, но меня вытолкали с ним в зал.
Наступила гробовая тишина, а потом самые хлипкие дети начали громко плакать. Одна девочка завизжала и заметалась, ее повалили, как горящего человека.
И тут я осознала свою миссию. Я сделала вид, что мне не страшно. И даже вальяжно взяла Деда Мороза под руку, мол, не сцыте, просто зажмурьтесь и бегите, пока я его удерживаю.
Потом я ходила по периметру и успокаивала ревущих малышей, пихала им в руки какие-то бутафорские ягоды и шары из бутафорской корзинки, про песню я забыла. Там все обо всем забыли, если честно. Каждое движение дедушки вызывало панику, поэтому он не двигался. Потом я раздала подарки, подходя к каждому малышу, ведь они больше не могли шевелиться, и мы вышли из зала.
Я шла прямая как шомпол, мыслей не было. Уводила кошмарного чувака подальше от детей, понятно, что мне уже не поможет никто.
Дед Мороз остановился и поднял бороду. Это, действительно, была Татьяна Васильевна. И это почему-то не принесло мне облегчения.
— Какую конфету ты больше всего любишь? — спросило оно.
— Белочку, — ответила я без эмоций.
Оно пошарило в подарке и достало мне «белочку».
— Пойдем, — сказало оно. — У нас еще восемь выступлений.
Это была Камбоджа, семьдесят шестой. Но я прошла это, прошла, правда на этом моя актерская карьера завершилась. Не страшно, главное, что не завершилась я.
Теперь, когда я чего-то боюсь или сильно нервничаю, я просто смотрю на эту фотографию.
Чего мне после этого бояться?
Грета Флай