Можно было расслабиться, выйти из ежедневного образа строгого завуча гуманитарного лицея, снять неизменный костюм и слегка ослабить тугой пучок на затылке. Она даже рассчитывала допустить некоторые вольности на шведском столе – отель славился отличной кухней.
Странности начались еще в дороге. Вероника Сергеевна зашла в продуктовый магазинчик в аэропорту и зачем-то купила большое кольцо краковской копченой колбасы, на которую обычно не смотрела даже. Потом, так же удивляясь себе, она с большой скоростью эту колбасу съела целиком, не снимая оболочки и практически рыча вслух от удовольствия.
— Надо же так устать, с ума сходить начинаю – стыдливо подумала она, вытирая руки влажной салфеткой.
Следующим удивлением стало полное нежелание читать. Обычно она брала с собой любовно отложенные на этот случай три-четыре книги и с удовольствием их «проглатывала». А здесь – стоило только взять книгу в руки, как она моментально засыпала. В любом месте – на жестком, забитом песком, лежаке у моря, в мокром шезлонге у бассейна, в номере под кондиционером. Мало того, что засыпала – еще и спала крепко и сладко, всхрапывая во сне, причмокивая и пуская струйку слюны по примятой щеке. Появилась какая-то детская непосредственность – Вероника Сергеевна, неуклюже оступаясь, эдаким козлиным галопом вбегала в море и взвизгивая (вслух!) сама с собой долго играла в «баба сеяла горох». Особенный восторг вызывали «прыг-скок! прыг-скок!».
В ресторан шла первая. Твердым шагом проходила мимо обычной для себя зелени и салатов и сразу направлялась к мясу. Особое вожделение вызывал поднос с колбасой. Набирала себе ее всякой и при этом в голове играл любимый Моцарт.
— Чеканулась! – уверенно подытожила Вероника Сергеевна и радостно кивнула своему отражению в зеркальной колонне.
За день до отъезда посмотрела на себя в большое зеркало – пожалуй, впервые за весь отпуск. Оно отразило блестящие тугие щеки, сгоревший нос, спутанную от постоянной воды, выгоревшую «гульку» на голове и округлившуюся фигуру.
-Килограмм пять-семь набрала, не меньше… Ничего, сейчас дома сяду на кефир и капусту, к учебному году – скину – и не расстроилась.
Дома даже не пошла в магазин по приезду – подруга Нина купила кефир, как всегда – и пока достаточно.
Ночью снилась колбаса. Разная. Нарезкой на большом блюде и большим аппетитным кольцом – краковская. Проснулась от этого запаха, не смогла терпеть и, накинув плащ на пижаму, сбегала в круглосуточный за углом. Больше всего озадачило, что два бомжеватого вида алкаша по-свойски предложили быть третьей в их теплой компании. Оскорбленно запахнув плащ, как Бэтмен, теряя на ходу резиновые тапочки и прижимая вожделенную колбасу к животу, она влетела в квартиру, заперлась на все замки и слопала эту колбасу прямо сидя на пуфике в коридоре и не снимая плаща.
Тут уже серьезно озадачилась и больше не смогла уснуть до утра. Пришедшая к девяти Нина, была поражена, когда Вероника, благоухая копченой колбасой, в пижаме с жирными пятнами на животе и совершенно неприбранная, открыла ей дверь. Такого за всю жизнь еще не было – а дружили они с восьмого класса.
Вероника Сергеевна стала рассказывать, какие странные и ужасные «коленца» выкидывает ее организм и в итоге расплакалась от жалости к себе.
— Так обычно всё и начинается, организм дает сбой и появляются всякие страшные болезни. Я умирааааюуууу…..
Нина озадаченно, молча долго смотрела на подругу, потом резко оборвала:
— Умирающий организм не станет требовать столько колбасы.
Единственно, чем можно было объяснить это изменение вкусов – гормональный сбой, 44 года – уже вполне себе такое бывает – и записали Веронику к гинекологу.
Приветливая и улыбчивая доктор очень быстро осмотрела Веронику Сергеевну и велела одеваться. Ждать, пока она заполнит формуляр в компьютере сил не было, и Вероника, накрутившая себя уже почти до тихой истерики, прервала это молчание:
— Скажите мне доктор честно, я готова ко всему!
— А у вас всё хорошо. Замечательная беременность!
— У кого? – не поняла Вероника Сергеевна.
Приятная доктор удивленно оторвалась от компьютера, потом заулыбалась:
— Вы не знали? Девять недель! Всё чудесно, вы кого хотите сами – мальчика или девочку?
-Откуль? – невпопад пошел из Вероники Сергеевны старославянский.
— Это вам лучше знать! – рассмеялась доктор и выставила потерянную Веронику с листочком в руках за дверь.
Вероника Сергеевна села на лавочку возле консультации (ноги не держали) и набрала Нину. Ничего толком объяснить не смогла, напугала подругу своей невменяемостью и та, бросив дела, примчалась к лавочке. Отобрала изрядно мятое заключение врача, пару раз перечитала и рухнула рядом на лавку.
Даже обсуждать не стали. Обе помнили, как пару месяцев назад их класс собирался – круглая дата. Все так веселились, Вероника даже скинула пиджак и осталась в кружевной блузке с очень глубоким вырезом. После этого Сережка Симонов, весь вечер не сводивший с нее глаз, осмелел:
— Скворцова, я ведь тебя три года любил, а подойти боялся. И сейчас боюсь!
И дальше как-то всё так завертелось, что ушли они вместе, а утром проснулись в одной постели в люксе «Приморской». У Вероники потом при каждом воспоминании об этом жарко бросалась кровь в лицо и что-то обрывалось в животе. Сережка звонил, она в ужасе (что со всем этим делать?) не брала трубку, потом он уехал в командировку (прислал смс) и Вероника постаралась всё забыть. И вот – привет из школьного прошлого.
Две ночи Вероника не спала. Думала. Ела. Хорошо, что колбаса объяснилась токсикозом. Плохо, что не было понятно, что со всем этим делать. На третью ночь Веронике приснился ангелок – маленький, толстенький блондин с крылышками и длинным шампуром шашлыка в пухлой ручке. Он махал шашлыком Веронике и стрелял соусом из игрушечного зеленого пистолетика. Вероника Сергеевна проснулась с мокрыми от слюней щеками, с облегчением от принятого решения рожать и срочно побежала звонить в доставку шашлыка.
В конце августа она вышла из отпуска в крепдешиновом платье с воланами и с прической «конский хвост». Коллеги ахнули – за все двадцать лет это был первый раз. Долго шептались в учительской, потом все пришли к выводу, что строгая завуч наконец-то влюбилась и понемногу успокоились. По мере похолодания на улице, слои одежды увеличивались, Вероника Сергеевна завоевала одобрение учеников и удивление учителей модными широкими свитерами и платьями в стиле «бохо» и весь лицей как громом поразила новость, что завуч Скворцова уходит в декрет. Пересуды пошли с новой силой, но она уже давно была готова и была занята своей новой жизнью. После того, как врач распечатал ей невнятную маленькую фотографию с УЗИ, она носила ее с собой в кошельке и ни о чем другом уже не могла думать.
Ближе к родам к ней переехала мама, уже не чаявшая обрести внуков и обретшая новый смысл в жизни, чтобы быть под рукой. И она же сразу поняла, что происходит, когда Вероника Сергеевна целый день жаловалась на внезапно больные почки. В роддом Вероника приехала уже в понимании процесса, периодически крича хорошо поставленным учительским голосом во время схватки. Почему-то басом.
В предродовом зале было пусто и жарко, в перерывах между схватками отчетливо было слышно, как дворник чистит снег лопатой. Потом на соседнюю кровать привезли молоденькую девочку с непомерно большим для ее худеньких рук и ног животом и держащую в каждой руке по пузырьку с каплями в нос.
— Вероника Сергеевна? – поразилась девочка.
— Синицына? – узнала свою бывшую ученицу Вероника.
Долго удивляться не получилось, схватки у них шли по очереди и гулкий бас «ааааааа» Вероники Сергеевны переходил в тоненькое «оооооои» Синицыной. За этот час они стали лучшими подругами. Вероника жаловалась на опухшие ноги. Синицына – на усилившуюся к родам аллергию. Они подбадривали друг друга и даже пытались держаться за руки. Пробовали вставать, Синицыной было легче на полу и почему-то головой в тумбочку, а Вероника случайно оторвала толстую железную перемычку на спинке кровати.
Акушерка велела идти в родовую. В ситцевых цветастых рубашках, враскоряку, держась за руки, они поползли в родовую, как раненые бойцы в свой последний бой. Дальше никаких отчетливых воспоминаний не было. Только отрывок фразы веселого врача: «У меня тут сегодня одни птицы рожают» и удивление от изощренных ругательств в воздухе. Потом увидела изумленное лицо Синицыной в соседнем кресле и поняла, что виртуозно ругалась она, Вероника, филолог с двадцатилетним стажем. Потом неожиданный плач младенца – мальчик! — потом к нему присоединяется еще один сбоку – девочка! – и тишина. Потом страшно хочется есть и акушерка приносит им по сосиске с хлебом и сладкий чай. И эта сосиска с чаем – самое вкусное из всего, что Вероника когда-либо ела в своей жизни.
Перед тем, как уснуть в палате, Вероника Сергеевна видит в дверном проёме свет и в лучах этого света – ангелок из сна, но уже без шампура. Он смеется, кружится в воздухе, помогая себе игрушечными крылышками и приветливо машет Веронике пухлой ручкой.
Утром она просыпается от зверского голода. Санитарка приносит им с Синицыной завтрак и они съедают его весь с большим аппетитом и просят добавку. Потом им впервые приносят детей и обе плачут от счастья, рассматривая крошечные спящие куколки в тугих пеленках. Вероника осторожно целует нежный лобик над бровью и умирает от умиления и любви. Малыш удивительно похож на Сережку – она неизменно узнает своего среди одинаковых детских кулечков на каталке. У Синицыной удивительно маленькая и беленькая девочка. Им можно вставать и, держась друг за друга, охая и осторожничая, они ползут к окну в коридоре, где толпятся роженицы, махая руками и высовываясь в форточки к счастливым посетителям на улице. Вероника тоже выглядывает и видит Нину, и с ней… Сережку. Они оживляются, машут руками, трясут телефоном.
Вероника берет свою трубку и слышит Сережу:
— Скворцова! Я же тебя обыскался – а ты вон чего! Предлагаю сына назвать либо Костей – Константином Симоновым, либо Александром – как Пушкина. Выбирай, что тебе нравится больше, филолог ты мой ненаглядный!
Вероника кладет трубку и плачет сладкими, обильными слезами, не стесняясь и не вытирая лицо.
Каждый день Сережка утром, перед работой варит и приносит ей литровую банку мясного супа и она жадно съедает его прямо из банки. А потом садится и пишет ему письма. Рассказывает всю жизнь – от школы и до этого момента. Потому что когда ребенок вырастет – эти письма они подарят ему. Сын же должен знать свою семейную историю…
Автор: Мила Миллер