Мы ехали домой из дошкольного учреждения, когда мой 4-летний бормотал что-то почти неслышное себе под нос.
«Я плохой?»
Меня словно что-то кольнуло. Я думала, что правильно услышала его, но мне нужно было быть уверенной.
«Что ты сказал, дорогой?»
«Я плохой?», — повторил он, его тон был побежденным.
4-летний не просто приходит к абстрактному пониманию, что он плохой. Ему это кто-то сказал. Я никогда не чувствовала себя такой злой, как в тот момент.
«Кто сказал ему это? Как они посмели! Чью голову мне оторвать?»
О, я была в ярости!!!
Мой сын проявлял агрессию в дошкольных учреждениях. Это было не так уж необычно для 4-летнего, из моих исследований.
Я рано поняла, что никто не собирается бороться за моего сына, кроме его отца и меня. Его воспитатели в дошкольном учреждении оказывали поддержку, но, очевидно, придерживались интересов учреждения. И то же самое касалось родителей других детей в классе.
И я поняла. Я бы сделала то же самое. Нам нужно делать то, что в интересах наших детей. Но кто-то называл моего ребенка «плохим», и это пугало меня. И разозлило меня.
Мой сын был не плохим. Моему сыну было четыре года. Мой сын учился общаться и узнавать, что хорошо, а что нет в обществе, которое, похоже, не принимает ошибок от детей. Причем четырехлетних детей.
И в глубине души мы с мужем задумывались, он только проверяет пределы, его мозг все еще развивает импульсный контроль, или это СДВГ?
Как мама, для меня это не имело значения. Я бы поддержала его, несмотря ни на что. Но сразу стало ясно, что для всех остальных эти вопросы имеют значение. Школа, другие родители и даже друзья и семья хотели знать главный вопрос: ПОЧЕМУ?
Мы пошли к специалисту и провели некоторые тесты. В конце концов, было установлено, что он был слишком мал, чтобы поставить диагноз. Но все остались довольны нашими усилиями, чтобы лучше понять поведение. Мы живем в обществе, которое хочет получить ответы. И действие.
Я не знаю, есть ли у моего ребенка СДВГ, и в настоящий момент это не имеет значения для него, для нас, для сада и всех остальных. Но я могу с уверенностью сказать, что если что-то делать с его поведением и относиться к нему серьезно, искать помощь извне и не говорить об этом детям, то это дети, или, что еще хуже, «мальчики будут мальчиками». Я помогала бороться за своего ребенка. Я помогала держать его в детском саду. Я помогала успокоить некоторых других родителей.
Я не могу контролировать, что другие дети скажут моему сыну, или что другие родители скажут своим детям, что иногда хуже. Но я могу и буду бороться за своего сына. Каждый чертов день.
Потому что он хороший ребенок. И ему тоже нужно это знать.